– Что делать будем?
Вопрос нанизался на темноту и рассеялся по причудливым отсветам огня.
Привычный к тому, что лучше сидеть, чем бесполезно суетиться – на фронте того, кто излишне вертелся, быстро убивали, – Василий Андреевич просто сидел на ящике и подкладывал новые щепочки вместо прогоравших. Иванцов, напротив, метался по пещере, бубнил под нос:
– От выхода тянет или к выходу тянет? Не помню. Как там у Загоскина? Или у Дюма?
Примерно через час метаний прапорщика по пещере и на предпоследней лучине раздался его торжествующий клич:
– Ага!
Еще через несколько минут довольная перемазанная физиономия Иванцова появилась перед Василием Андреевичем, прапорщик притащил старый недогоревший факел, пахнущий смолой. Факел разгорался долго, но потом весело запылал, осветив гораздо большее пространство.
– Василий Андреевич, вы не помните, куда огонь должен указывать, ежели выход есть из подземелья, – к выходу или от выхода?
– К выходу.
– Тогда я пошел искать выход. В каждом подземелье должен быть выход!
И ушел, оставив штабс-капитана во тьме. Прошло довольно много времени, пока он вернулся.
– Точно ничего не могу сказать, но, кажется, огонь тянет в один из боковых ходов. Тут их немного, но трудно с таким светом распознать. Попробуем?
Они буквально ввинтились в один из узких лазов, и где-то через пару часов продирания сквозь это игольное ушко прапорщик, ползший впереди, воскликнул:
– Звезды, Василий Андреевич! Спасены!
Отдышались, покурили, посмотрели на звезды. Орион плыл прямо над ними.
«Всё, – подумал Василий Андреевич, – кончилась полоса невезения, я все-таки смог сделать то, что хотел». Вот она, счастливая концовка романа: никаких войн, никаких армий, никаких революций, совдепов, временных правительств, убийств и смертей, муштры и окопных вшей. Только Варенька да он, Франция и их любовь, любовь до гробовой доски. Ах, опять эта гробовая доска! Он будет жить долго, потому что он любит. С этими мыслями штабс-капитан Круглов мирно заснул под пихтами у щели в земле. Измотанный приключениями Иванцов уже давно храпел рядом.
Наутро с бурчащими от голода животами начали вытаскивать мешки. Пробираться с грузом через лаз было почти невозможно, но к вечеру они вытащили мешков семь. На следующий день еще десяток и ящик, потому как деньги есть деньги, а слитки сбыть сложнее будет. Так рассудил Василий Андреевич. Выдохлись совсем. Упрятали вытащенное добро саженей в десяти от расщелины в корнях громадной ели, поваленной грозой.
Решили возвращаться в Пермь за помощью. Умылись в речке, пришли на станцию, в тупик – а нет паровозика, укатил дедок-машинист, не дождался. Подозрений дабы не наводить, ушли подальше, в деревню. Там за сто рублей купили две подводы со старыми лошаденками, трудившимися в юности в шахтах, потому подслеповатыми и едва передвигающими ноги. Других не было: сенокос в деревне, страда. Выпили парного молока, порешив к вечеру следующего дня грузить ценности и убираться из этих мест восвояси.
Комиссар Лукин стоял в коридоре здания Пермской духовной семинарии, ожидая вызова в кабинет председателя исполкома Уралсовета Белобородова, спешно эвакуированного в Пермь из Екатеринбурга в связи с занятием города белочехами.
– Заходь, – коротко мотнул головой красноармеец у входа.
Владимир Павлович одернул френч и только шагнул за порог, как тут же пригнул голову от крика Белобородова:
– Вы, мать вашу, что наделали? Мне товарищ Свердлов телеграфировал: где ценности, – а я что ему скажу? Вас кто надоумил, суки ср…ные, золото закапывать? Где оно? Белым досталось? Да я вас к стенке, на месте!..
Владимир Павлович только сейчас заметил так же съежившегося в углу Парамонова. Его револьвер лежал на столе.
– Сдай оружие, лярва! – гремел голос председателя Уралсовета.
Лукин вынул наган, положил на стол рядом с парамоновским. Гнев председателя пошел на убыль.
– Кто этого венгра отправил к Ленину? Кто ему приказал?
Лукин и Парамонов недоуменно переглянулись: Залка уехал к самому Ленину?
– Вот гад ползучий, – пробормотал Парамонов.
– Где золото?
– В шахте под Кизелом. Залка, венгр тот, карту нарисовал.
– Знаю, Свердлов сообщил. Высылает группу товарищей из Москвы, нам уже не доверяют. Они должны забрать золото.
– Так мы покажем где, Александр Григорьич, – с жаром рванулся к Белобородову Лукин.
– Охолони. Вам теперь одна дорога, по высказыванию товарища Ленина, – бойцами в окопы, вновь доказывать свою преданность революции. Получите документы, винтовки – и марш кровью окроплять святое красное знамя нашей пролетарской борьбы. Пошли вон!
У выхода из семинарии остановились. Парамонов закурил, глядя на Каму.
– Слышь, Толя, у нас с тобой только одна возможность искупить и выжить, – произнес Лукин, всматриваясь в зеленеющую даль за Камой, – достать золото и самим отдать товарищу Ленину. А то расстреляют к едрене-фене как пить дать.
Парамонов кивнул. Ехать надо было немедленно.
Благодаря старым мандатам паровоз реквизировали на Перми-второй быстро, заставили сцепщика дать вагон. Парамонов притащил откуда-то оружие, передал Владимиру Павловичу револьвер с усмешкой:
– У меня такого добра в избытке.
Сам опоясался маузером за ремень засунул пару гранат. Паровоз тронулся, и они без каких-либо происшествий к вечеру добрались до Кизела.
– Что делать будем? – озадаченно спросил Владимир Павлович Парамонова, помня, что вход в штрек наглухо завален взрывом.