Золото тайги - Страница 83

* * *

Федор был не очень успешным парнем. Кое-как окончил школу, перекантовался на заводе год, потом загремел в армию. Не то чтобы он считал себя неудачником, но жизнь такая ему не очень нравилась. Кто-то поступил в вуз, кто-то был устроен на хорошую работу у родителей или братьев, а он один у мамы, учительницы младших классов, жил скучно и обыденно. Девчонка была у него да исчезла, пока он в армии служил. Здоровьем обижен не был, попал в десант, где прессовали не так сильно, как в обычных войсках. Хотя и там было несахарно. Там же получил новую для себя профессию медбрата за неимением лучших кандидатов, хотя мечтал о должности хлебореза. Зато после дембеля легко устроился в морг санитаром.

Работа была непыльная, малоденежная в смысле зарплаты, но доходная, когда приходили безутешные родственники с различными просьбами да трупы привозили с аварий или еще откуда, где менты обшарить не успели – тоже было чем поживиться. Только вот один раз, в ночное дежурство, после спирта, выпитого на деньги, найденные в зажатой руке жмурика, которого притащили на скорой, привиделось Феде, что встал жмурик с каменного стола, откинул простыню, посмотрел невидящими глазами вокруг, и остальные мертвяки тоже поднялись, увидели пьяного Федю, подошли к нему и сказали – кто остатком рта на проломленной голове, кто спиленной черепной коробкой после вскрытия:

– Ты, грешник, наши деньги украл! Ты гореть будешь в огне праведном, когда встретимся мы с тобой там, на высшем суде, и мы скажем, как ты мертвых обворовывал и живых, скорбящих по мертвым, обдирал за омовение тела усопшего. И будешь ты вечно за это в аду мучиться!

После этих слов дотронулся первый жмурик до лба Фединого, загорелся лоб огнем, а все мертвяки вмиг обратно на столы легли и простынями укрылись.

Очнулся Федя – лоб горит, смотрит – пока спал, метался, кастрюлю с картошкой, вчера оставленной вариться на плитке, рукой снес, и она случайно на его голову не упала, а то не было бы уже головы – сварилась бы. Только капли кипятка попали, пузырь вскочил от ожога, вот и горел лоб. Усмотрел в этом Федор знамение, хотел поделиться пережитым, да с кем? Явственно так стоял перед ним тот жмурик, не отпускал, пугал ночами, требуя назад свои деньги, и решил Федя к Богу податься за спасеньем от видения. Покрестился быстро и пошел послушником в монастырь, какие открывались нынче везде – мода была, что ли, а может, нужда в пристанищах потерянным рабам Божьим.

Поехал Федор на Белую гору, попросился туда, предъявил паспорт и военный билет, рассказал историю свою игумену и был принят послушником. Поначалу все было чинно, везде с молитвой на устах. Проникся Федя монашеством, но потом понял, что шумно тут слишком: народ ездит автобусами, машинами, дети бегают каждые выходные, мир захлестывает тишину и благость обители. Первое послушание было у него обжигать глиняные плитки в печи, на которых другой монах, бородатый суровый мужчина, живший в монастыре еще с девяностого, писал имена. Федя засовывал плитки в печь, не обращая внимания на надписи, только потом посмотрел. Там были написаны имена и фамилии разные, какие-то он знал – известные люди, – какие-то нет.

– Это что, брат, на памятники делаем? Вроде вот этот, губернатор, живой еще? – спросил он у монаха.

Тот покачал головой:

– Нет, это игумен в благодарность жертвователям обещал повесить на стену в южный придел, чтобы все знали, кто благодетель, и примером их подвигались на такие же богоугодные дела.

– Так вроде тщеславие это, грех. Ведь в Евангелии написано: любили начальники, кто и уверовал в Иисуса, больше славу человеческую, нежели славу Божию. Разве нет?

– Грех греху рознь. Если малый грех покрывается большим добром, то и не грех это вовсе. Бог простит. Ты давай, посматривай за печью, а то угли гаснут!

Федор сунул в печь еще пару табличек, только на одной из которых было выведено просто «Раба Божия», без имен и регалий, покачал головой и принялся закидывать угли в топку.

После его вообще поставили на тяжелое послушание – кирпич и цемент таскать. Работать Федя не любил, мирян не уважал, хотел вот Богу молиться, а тут, как каторжанин, трудится. Не выдержал, сбежал с Белогорья в Пермь, в Свято-Троицкий Стефанов монастырь. Да и тут было все не свято, по его мнению. Послушники спали на нарах в домах близ храма, работали на стройке, одно благо – мирян праздных шлялось немного. Просился Федя на постриг, да игумен был тверд: пока два года послушаний не пройдет – не быть ему монахом.

И вот прослышал Федор от зэков бывших да монахов со скитов, что есть на севере, недалече, святое место у большого озера, что в озере этом твари всякой рыбьей живет много, в лесах зверья густо, а на человека снисходит там благодать невероятная. Живет в тех местах человек, схимник, не монах, но святой, праведник и проповедник, места те блюдет, плохих людей не допускает, хорошим же дает кров и пищу. И захотел туда послушник Федор от суеты да работы уйти, манной праведника питаться да Богу молиться и счастье найти. Уж и дорогу туда узнал: что до Чердыни надо, потом на Ныроб, после рекой или лесом-тайгой до озера, а там уже братия живет, четверо монахов ушли да монахиня, правда, наперекор игумену, без благословения, и даже, говорят, расстриженными, но там они обитают и благость обрели. Вот и карта была у него, вырванная из атласа области.

Ждал Федор лета, чтобы посуху, по теплу, без лишнего груза туда дойти. Лишние вещи – тягость. Там святое место, там Бог всё даст. Ждал, ждал, а тут как-то раз шел уже за полночь в темноте к келье через пруд да увидел двух послушников из зэков, которые вели девчушку под руки в темное место. Девчушку ту Федя давно приметил: приходила изредка к ограде, просила подаяние, ей давали охотно. Она чистая была, как ангел, волосы светлые, глаза голубые. Взгляд на ней застывал, хотелось погладить, поговорить. Те два послушника вели девушку явно не для разговора. Хотел было Федор остановить их, девчонку спасти, благое дело сделать, да темно было, их двое, с зоны не так давно, нрава крутого, – вот и побоялся он, согрешил, спрятался за углом дома, наблюдая. Шептал молитвы, которые должны были помочь бедной девчушке, но вдруг вышел человек в черном плаще в тусклый свет фонаря, остановил нехороших людей – внял Господь молитвам, – да только упал тот человек. Метнулись две тени к Федору, пробежали мимо, не заметив, оставив девушку стоять там, где упал человек. Девчонка неуверенно подошла к упавшему, присела возле него, ощупала, положила руку ему на лоб. Федя, убедившись, что тех двоих нет, тихонько подошел. Девушка повернула голову в его сторону: