Золото тайги - Страница 65

– А что такого неправильного в церкви? – спрашивал Василий Андреевич, понимая, что и ему так казалось.

– Церковь создана, чтобы облегчать страдания, давать надежду, поддерживать веру. Лучшие люди, праведники должны стоять у алтаря и не одеждами, не обрядами красить себя, а делами и молитвой. Первая ошибка – это раскол при Никоне. Зачем противопоставлять церковь верующим из-за расхождения в ритуалах? Это гордыня, желание власти и сребролюбие. Вторая – упразднение патриаршества при Петре. Со стороны светской власти это правильно, но к духовенству была подорвана вера. Для примера: у католиков папа – наместник Бога, а у нас обер-прокурор Священного синода был наместник императора, так кто святее? А третья ошибка – богатства церкви отпугивали истинно верующих, живших в нищете и мучениях. Церковь жила в роскоши и праздности, превращая священников в книжников и фарисеев, торговцев в храме, о чем предостерегал Иисус. То, что сейчас творится, – это наказание за неверие, ложь и сребролюбие нам, служителям православной церкви. Да-да, я и себя виню, ибо не надо было принимать схиму и уходить от мира, надо было говорить правду, вселять в умы людей истину. А истина в вере. Но что теперь… – Отец Феодор замолчал, щуря поврежденные болезнью, слезящиеся глаза.

– Все это лишь выдумки для облегчения страданий жизненных, отче, – задумчиво произнес Василий Андреевич. – Бога нет, это доказано наукой. Если бы он был, то разве мог такое зло и бесчинство допустить? Нет, отче, нет его. Есть только сказка.

– Ну что ж, давайте так считать. Но определим понятие зла. Что есть зло?

– Как что? Убийство себе подобного, ложь, прелюбодеяние, воровство, ну, много чего…

– Во-первых, вы измеряете зло категориями Библии, что уже неверно: если вы атеист, то не ссылайтесь на Священное Писание. А во-вторых, то, что вы считаете злом сейчас, раньше злом могло и не быть, да даже и в наше время не считается таковым в других землях. Да и сами вы разве не грешили? Не прелюбодействовали, например?

Василий Андреевич смутился, скрыл румянец и растерянность в прищуре.

– Ну, хорошо, пусть так, но человек сам себе хозяин. Он делает то, что захочет сам, есть ведь сила воли, решимость, самопожертвование. В конце концов даже самым дорогим, что есть у человека, – жизнью он распоряжается по своему усмотрению.

– У вас так и вышло?

– У меня? Да… – Василий Андреевич на мгновение увидел лицо Вареньки, проступившее на солнце, с восхитительной улыбкой и легким румянцем на щеках, как будто от мороза, и заплакал.

– Ну-ну, будет. Вижу, что не так. У всех не так. Что есть у нас без веры? Только наше сегодня, сейчас, а будущего нет ни на йоту. Представьте, что Бога нет. Хотя вам не надо представлять, вы и так не верите. Прекрасно. Тогда подумайте: как вам надо жить? Жизнь одна, только один шанс. Надо жить так, чтобы добыть себе максимум комфорта, надо стяжать, убивать, лезть наверх, к благоденствию, по головам других. Да? Так живите именно так.

– Я так не могу. Не приучен. Так комиссары живут сейчас.

– И то не все. Потому что нет плохих людей, есть люди заблудшие, те, кто в результате соприкосновения с обществом не справился с соблазнами бытия. Ведь не рождаются дети плохими? Теперь подумайте, что душа ваша бессмертна, а Бог – высшее воплощение вашей души, ее квинтэссенция – есть. Что тогда?

– Тогда нет смысла жить.

– А для чего дана вам эта материальная жизнь тогда? Ведь, если есть Бог, то она дана вам не просто так, а для чего-то. Бессмысленные действия и поступки присущи животным, а одухотворенным существам они присущи в меньшей степени, Богу же, соответственно, и вообще чужды. Стало быть, можно предположить, что жизнь дана нам для испытания души, для проверки ее стойкости к внешним воздействиям материального мира. А сколько этих миров еще? Трансцендентных, не поддающихся разуму. И в каждый, возможно, попадет ваша душа и пройдет еще немало испытаний на пути к совершенствованию и воссоединению с высшим, с Богом. Тогда стоит жить и бороться, улучшать себя, помогать другим найти истинный смысл бытия. Так интереснее, не правда ли?

Василий Андреевич задумчиво покачал головой, рассматривая серебристо-седые волоски на шкуре крупного черного зверя, который сидел рядом и пошевеливал мягкими бархатными ушами, будто вслушивался в разговор людей.

* * *

Монах Феодор помер по осени, тихо, по дороге в Семисосны. Присел под кедр отдохнуть и заснул навсегда. Василий Андреевич нашел его на третий день, похоронил, жалея, что плохо учил Закон Божий и не мог помолиться по правилам. Просто постоял, подумал, вспомнил Феодора, а потом деда, Вареньку и Марью, слезы на глаза навернулись.

В деревню больше он не ходил вплоть до войны, когда германцы вновь на Россию пошли. Тогда только начал приходить. Придет, бывало, молча в сельпо, выложит связку шкурок куницы и белки, заберет крупы с мукой да солью и вновь исчезнет. Заезжие милиционеры из Ныроба пытались было его искать для выяснения, да плюнули: места топкие, болота кругом, среди местных, знающих тайгу, почти никого не осталось – вымерли, новые поселенцы дальше своих вырубок, где колхозный хлеб сеяли, не ходили, а уж зэкам и подавно такое дело запрещено. Так и ходил Василий Андреевич: то в Семисосны, то в новый поселок, образовавшийся уже после войны из базы Ныроблага по лесозаготовкам. Носил косачей, иногда лосятину, пряча от лесника, который не обращал на него внимания, считая сумасшедшим, менял у деревенских на продукты, его подкармливали, но он нигде не оставался, всегда упрямо уходил в свою тайгу, за что и прозвали его Васькой-лешим. А как-то и вовсе не пришел, потерялся, молва разнесла, что помер. Даже искать не пытались: никто не знал, где он жил.