На седьмой день Круглов въехал в Пермь со стороны Мотовилихи. На улицах были видны следы боев, но народ уже деловито бегал по рынкам и магазинчикам, в домах светились окна. «Где же мне Вареньку-то искать?» – думал Василий Андреевич. Первым делом подъехал к зданию, где совсем недавно располагалась Чека. У дома ветер разносил какие-то бумаги, на столбе висело свеженькое объявление: «Всем офицерам немедленно явиться в штаб Сибирской армии для мобилизации». Василий Андреевич вошел в здание. Там было пусто. На выходе столкнулся с офицером.
– Стоять! Кто таков? Что тут делаешь?
– Я, собственно…
– Руки вверх подыми! – На Круглова уставился ствол маленького браунинга. – Федотов, Иванов, ко мне, живо! – На голос офицера прибежали нижние чины. – Обыскать!
Револьвер извлекли, штабс-капитана арестовали и повели по знакомому пути к семинарии. «Да что же за место такое, все в семинарии заседают», – подумал Круглов, когда вошел в подъезд. Завели в комнату с решетками на окнах, закрыли. Пришли за ним только на утро. Заспанный подполковник долго тер глаза, потом спросил зевая:
– Большевик?
– Никак нет, господин подполковник.
– А оружие откуда?
– Купил по окончании военного Алексеевского училища, господин подполковник.
– Ага. А чего не пришел на мобилизационный пункт, когда назначали?
– Я с севера еду, девушку ищу одну…
– На севере одни воры и тати живут. Стало быть, и ты тать. Какую девушку тебе надо найти?
– Вареньку… Варвару Григорьевну Попову. Не встречали такую?
– Нет, не встречал. Ну ладно, документы имеются?
– Никак нет, утерял.
– Кхе, тогда большевик ты. Расстрел. Вон в окно посмотри, на речку.
Василий Андреевич взглянул. Знакомая картина: на льду Камы стояли люди в нижнем белье, сливавшиеся со снегом на льду, напротив них – в серых шинелях, с винтовками. Донесся издалека сухой щелчок, белые фигурки упали, серые, собравшись в шеренгу, размеренно пошагали к берегу.
– Вот друзья-товарищи твои, отдали Богу душу за коммунизм ваш. И тебе туда дорога. В речку. Чтобы не хоронить, а то не умаешься на вас могилы рыть. Устал я от вас, большевичков. Ох, устал… Когда же всех вас перестреляют-то? – Подполковник закурил папиросу, прищурил глаза. – Представьтесь по всей форме!
– Штабс-капитан Круглов, пехотного полка командир роты. В отставке.
– И кто же это тебе отставку дал? Ох, устал я, а проверять тебя надо.
Дверь кабинета скрипнула, в щель осторожно просунулось узкое холеное лицо:
– Господин подполковник, я выполнил ваше поручение, все готово-с, вот отчет об оставшихся денежных средствах в хранилищах и товарах. Ценности, что на вокзале взяли, посчитаем вскоре, уж больно их много, не управимся за неделю…
Голос осекся. Дверь отворилась пошире, и в кабинет вступил сам Иван Николаевич Коромыслов, с теми же интеллигентными тонкими усиками, сединой в висках и в прекрасно подогнанном сюртуке.
– Господин подполковник, да это же тот самый Круглов, что красным продался! Это их агент! Его надо немедленно арестовать, отобрать золото, если он его еще не сдал своим хозяевам, Ленину и Свердлову. Это враг! Я это золото хранил, прятал для вас, для господина Верховного правителя, а он продался большевикам!
Василий Андреевич ошеломленно глядел на Коромыслова, примериваясь, не достанет ли его кулаком, но в кабинет вошли солдаты.
– Благодарю вас, Иван Николаевич, помогли разоблачить, так сказать. Ступайте себе, мы справимся.
Коромыслов вышел с опасливой оглядкой, словно почувствовал угрозу, исходящую от Круглова.
– Ну-с, милостивый государь, сами скажете, где золото, или попробуем дознаться?
Василий Андреевич почувствовал невыносимую безысходность и закрыл глаза. Подполковник затянулся ароматным дымом, махнул рукой:
– В камеру. Завтра дознаем. Уведите его.
Как только солдаты вытолкали Василия Андреевича в коридор, идущий навстречу человек вдруг окликнул его:
– Штабс-капитан Круглов? – И скомандовал солдатам: – Отставить!
Те брякнули прикладами винтовок об пол. Василий Андреевич не поверил своим глазам: прапорщик Оборин стоял перед ним в мундире и погонах полковника!
– Василий Андреевич, как вы тут? Ах, да, вы же из этих мест родом. Что случилось, почему вы арестованы? Этот наш держиморда? Сейчас, минутку! – И прапорщик, ныне полковник, скрылся за дверями кабинета, из которого только что вывели Круглова.
Вышел оттуда буквально через минуту:
– Всё, всё решено, ко мне, ко мне, чай, коньячок. Вы свободны.
Завел к себе, налил коньяку, выпили. Василий Андреевич с трудом пришел в себя.
– Как же это вы, Оборин, здесь оказались? Ведь к Деникину уходили, на Дон?
– Волею судьбы, Василий Андреевич, только ее волей. Через Черное море, канал, вокруг всего света почти, во Владивосток, к адмиралу Колчаку. Слышали? Он теперь Верховный правитель России. С ноября, да. Служил я хорошо, сейчас вот начальник контрразведки корпуса. Да-с, вот такая судьба.
– Вы в такой должности – много знаете. У меня девушку… женщину мою… Чека в тюрьму посадила. Не смог вовремя приехать. Еще осенью. Не слышали о ней ничего? Жена она, бывшая, этого, у вас служит теперь… Коромыслова.
Оборин задумался, потер лоб, внимательно посмотрел на Круглова.
– Знаю, что жену Коромыслова расстреляли большевики. Говорит, по вашему же доносу: мол, вы из-за золота, что выкрали у большевиков, поссорились с ним и сдали в Чека и его самого, и жену его.
Мир рухнул в один момент. Василий Андреевич сжал голову ладонями и, казалось, хотел раздавить ее, исчезнуть, умереть. А зачем теперь жить? Что ему тут делать? Бога нет, да разве, если бы он был, допустил бы такое в созданном им мире? А раз Вареньки нет, и Бога нет, и не встретиться уже с ней ни на этом свете, ни на том, то и жить ни к чему.