Золото тайги - Страница 43

– Моих только не бросьте, вашбродь, мы же земляки с… – и испустил дух унтер Мартюшев на руках у Василия Андреевича.

Какая тут философия? Когда тут думать о смысле бытия, Боге и спасении, если только смерть всегда рядом! О жизни думал штабс-капитан Круглов, о жизни, выжить хотел уже четыре года, выжить только бы… И выжил, в Соликамск вернулся, да там советская власть вовсю, а советской власти с бывшими офицерами было не по пути.

* * *

Комиссар Екатеринбургской академии Владимир Павлович Лукин шел быстрым молодым шагом по коридорам старинного здания, нынче занимаемого Уралсоветом. Зачем его вызвали сюда, не догадывался, но был рад, что предстоит какое-то дело. Новые сапоги, справленные еще в Петрограде, немного терли ноги, зато выглядели шикарно, не брезент – кожа. Блестели, особенно сейчас, после чистки. Просто загляденье. Китель тоже новый, незастиранный, портупея пахла кожей и поскрипывала, кобура приятно оттягивала ремень. Все пригнано по фигуре, а фигура у Владимира Павловича что надо. Молод был комиссар, двадцать один год стукнул весной, а уже при должности. У двери кабинета – большой, тяжелой – сидел красноармеец с винтовкой. При приближении ладной фигуры комиссара встрепенулся, встал:

– Куды?

– К Белобородову.

– Не велено пущать. Ты кто?

– Комиссар Академии Генштаба.

– Да врешь, поди. Какой ты комиссар, желторотый ишшо. Нацепил револьвер – и комиссар. Не положено!

– Так вызвали меня. Пусти. Пусти, говорю, а то расстреляю к чертовой матери!

– Ага, расстрельщик нашелси. Сам кого хошь застрелю, – красноармеец угрожающе поднял винтовку, взялся за затвор.

– Кто там, Иванов? – раздался голос из-за приоткрытой двери.

– Да какой-то пацан с левольвером, Александра Григорьич, комиссар, говорит.

– Фамилия?

– Как твоя фамилия? – красноармеец повел штыком в сторону Владимира Павловича.

– Лукин.

– Лукин какой-то! – крикнул за дверь строгий сторож.

– Пусти!

Красноармеец недовольно посторонился, пропуская комиссара.

За громадным столом сидел человек в гимнастерке, затянутый офицерским ремнем. При виде Владимира Павловича встал, радостно шагнул навстречу, протянул руку:

– Ну, здорово, Володя. Не устал еще с Андогским бороться у себя в академии? Одни там у вас недобитки царские, контра.

– Да тяжеловато, Александр Григорьевич, я в стратегии мало что понимаю – школу прапорщиков окончить не успел. Чего они там, генералы, делают, уследить сложно. Но точно знаю: надо разгонять, придут белые – все к ним переметнутся.

– Это верно. Да не до них сейчас. Может, и пригодятся при обороне Екатеринбурга, все-таки военспецы. У меня к тебе другое дело.

Комиссар вскинул брови.

– Партия хочет доверить тебе ответственное дело. Хоть ты еще и молод, но послужить революции уже хорошо успел. Зимний, говорят, брал в октябре?

– Нет, наш отряд участвовал в захвате телеграфа в Петергофе.

– Все равно революцию сам делал, своими руками. Молодец. Отца твоего хорошо знаю, старый большевик, сейчас в Перми Советом руководит. Годишься, короче.

– К чему гожусь?

– Сам видишь, время сейчас тяжелое, белые рвутся к городу. Тут еще и Николай сидит, вся царская семья как бельмо в глазу, тянет сюда всю контру. А приказа их вывозить нет. Так вот, телеграмма пришла вчера ночью. От самого Ленина. Свердлов подписал. Надо все драгметаллы и деньги из города вывезти в Москву.

– А я что должен делать?

– Вот ты и вывезешь. Решил Уралсовет назначить тебя комиссаром поезда с ценностями. Повезешь их к Ленину. Всё уже собирают по банкам, тут немного осталось, с приисков остатки золота и платины да ассигнации с контор. Вот тебе мандат Уралсовета. Сейчас езжай на вокзал, там найдешь командира отряда товарища Парамонова, с ним поедешь. У него имеется около тридцати бойцов для охраны. Человек проверенный, боевой, сработаешься. Нечего тебе с генералами просиживать. Толку от них нет. Тут время такое, – Белобородов перешел на шепот, – белочехи уже рядом, в Невьянске контра голову подымает, не выдюжить нам. Не удержим город. Понимать надо. Войска из Перми к нам не успевают. Так что давай, товарищ Лукин, эвакуируй ценности. Они нам еще ой как пригодятся. Ну, всё, топай и держи язык за зубами! – Белобородов хлопнул Владимира Павловича по плечу.

– Будет сделано, Александр Григорьевич, не сомневайтесь. – Комиссар развернулся и вышел. Красноармеец стоял на своем посту.

– Вишь как, а ты – «не пущу, не положено», – Владимир Павлович погрозил пальцем бойцу, который потупил глаза в паркетный, давно не чищенный пол и зашагал к выходу.

На вокзале среди сутолоки разносбродных частей – то ли красноармейских, то ли бандитских, во всяком случае, именно так они и выглядели – Владимир Павлович с трудом отыскал вагоны, охраняемые несколькими мрачными людьми с винтовками.

– Парамонов здесь? – крикнул он им сквозь шум депо.

Из вагона вышел чернобородый человек при маузере и шашке, несмотря на лето, в папахе черного барана, в коротковатом щегольском полушубке. Посмотрел сверху вниз на Лукина, свел брови:

– Ну, я Парамонов, а ты кто?

– Комиссар Лукин. От Белобородова. Назначен начальником эшелона.

– Мандат покажи.

Владимир Павлович развернул бумажку, подал. Черный человек долго ее изучал, вернул.

– Ясно. Ну, здравствуй. Меня Анатолий зовут, – и протянул громадную ладонь.

Поезд состоял из нескольких грузовых «столыпинских» и пары купейных вагонов и двух паровозов.

– А зачем два паровоза?

Анатолий прищурил глаз, улыбнулся: