Золото тайги - Страница 24

Писать письма о бомбе в далеком уральском лесу Женька не переставал лет пять. Даже самому Брежневу написал. Но ответов не получил. Потом отчаялся и перестал марать бумагу. Уходя в поход или приходя из него, часто водил группу ребят в старую деревянную церковь. Младшие с удивлением рассматривали лики на стенах, старшеклассники скептически относились к этим мероприятиям странного учителя физики, но тем не менее заходили и примолкали, обычно громкоголосые и задиристые пацаны становились здесь строгими и тихими. Родители не одобряли этого, директор и завуч школы беседовали с физиком, но все безрезультатно. Проблема была в том, что и настоятели храма, что менялись тогда часто, не жаловали разношерстную толпу перед алтарем. Толпа только глазела, свечей не покупала, требы не заказывала. Да еще и грязь наносила. Неудобные люди, о чем один раз и предупредил священник Евгения Петровича.

– А если они к Богу тянутся, если им надо решить вопросы, которых у них миллион, а ответа даже я дать не могу? Поговорите с ними, с каждым. Им завуч по воспитательной работе каждый день мозги моет, коммунизм строить указывает как. А совесть построить, нравственность привить? Кто им поможет? – спросил его учитель.

Священник в полемику вступать не стал, скрылся за алтарем и больше не появлялся. Стал Евгений Петрович водить детей в храм реже, в лесу рассаживал их на красивой полянке да рассказывал, что есть жизнь, что есть смерть, для чего жить надо, как жить некрасиво, что человек может познать, а что – не в его власти, рассказывал как мог и как понимал вопросы, ответов на которые сам для себя еще не нашел. Но для детей пояснял, иначе нельзя, иначе не будет тяги к жизни у них, не будет желания искать маленькие зацепочки, которые скрашивают человеческое существование, вечную борьбу за выживание и решение дилеммы индивидуального и социального.

Генри появился неожиданно уже после путча и штурма Белого дома в Москве, которые прошли для Евгения Петровича стороной, потому как суета, в которую ввязались несколько тысяч человек в сумасшедшей столице России, казалась ему смешной и бестолковой. Его зарплаты в школе на жизнь хватать не стало, и Евгений Петрович пошел устраиваться грузчиком по объявлению в ночную смену, оставив в школе, изрядно поредевшей по учительскому составу, несколько часов уроков во вторую смену и кружок физики. В фирму под названием «Красный металл» его взяли на разгрузку вагонов и грузовиков. Работать надо было на Кировском, который к тому времени уже растащили на цеха арендаторы. Приходили вагоны, грузовики. Женька и еще десяток грязных мужиков разгружали их, рядом сварщики резали лом на части и снова грузили в морские контейнеры. Лом шел в порт, за границу. Работали в ночь, утром Евгений Петрович отсыпался, после обеда шел в школу. Платили изрядно, даже оставалось отложить. Правда, куда откладывать, Евгений Петрович не знал, но откладывал.

Однажды на территорию цеха прибыл сам директор, которого никто из грязных мужиков никогда не видел, вместе с бригадиром и еще каким-то представительным мужчиной прошелся по цеху. Женьке походка и жесты директора показались знакомыми, он силился вспомнить, да не вспомнил, если бы не оказался директор рядом с ним, и не узнал в нем Евгений Петрович своего старого университетского друга Генри.

– Геннадий… – Женька забыл его отчество за столько лет. – Генри!

Директор обернулся, удивленно вскинул брови, неуверенно произнес:

– Женя? Жентос? Старик! – и бросился к нему. Позже они сидели в кабинетике мастера при цехе, пили коньяк, болтали о прошлом.

– Старик, а ты помнишь Жанку? Какая была девчонка… Недавно видел ее, постарела, подурнела, не то, что мы с тобой! Ну я, конечно, брюхо отрастил, но ты держишься! Уже доктор, поди? – Генри хлопнул Евгения Петровича по плечу.

– Нет, меня же поперли тогда с кафедры и из аспирантуры. Учительствую. У тебя вот подрабатываю.

– Да ладно! А какая голова светлая была! Так, хватит, пошли ко мне, сделаю мастером, а то у меня тут сидят, алюминий от нержавейки отличить не могут. Зарплата достойная, в тепле, не надрываться. Бросай свою школу к чертовой матери! Кстати, как эта, как ее, ну, из деревни учителка, ну где мы бомбу-то взорвали ядерную под землей?

– Рита? Так она ушла от меня. Где-то здесь, в Питере обитает.

– Ну, ты даешь, старик! Молодуху подцепил, что ли? – Генри загоготал, затряс вторым подбородком. Выпили еще. – А у меня видишь, фирма, гоним лом на запад, к финикам. Я ж в НИИ защитился, кандидат наук, послали атташе по науке в Финляндию, батя покойный помог. Вот там, как валиться все стало, нашел партнеров, деньги. Ну, всё, завтра ко мне, я друзей не бросаю. Кстати, помнишь, писал ты всё, что заряд один не сработал? Так вот, ерунда это. Никто не искал, нас через полтора года сняли, оставили только военных, фонило там здорово. А нынче вообще уж год как часть вывели, потому что охранять нечего. Так что ты не прав, старик, как Ельцин, – Генри вновь расхохотался.

В дверь кабинета заглянули.

– Геннадий Николаевич, вам еще в банк на встречу, потом обед с иностранными партнерами.

– Ну, Жентос, все, до завтра, завтра жду! – Генри пожал другу руку и вышел.

Утром следующего дня Евгений Петрович пошел не в питерский офис крупной внешнеторговой фирмы «Красный металл». Он пошел в школу, написал заявление об увольнении на имя директора, сходил в сберкассу, снял все деньги с книжки, приобрел на вокзале плацкартный билет до города Перми и вечером уже трясся с нехитрым скарбом, сложенным в видавший виды рюкзак, по блестящим на дожде рельсам на восток. В Перми оказалось, что самолеты уже давно не летают на местных авиалиниях: в стране кризис, добраться можно до Ныроба на автобусе, битком набитом деревенскими коммивояжерами, затарившимися шмотками на городском рынке, а после долгого пути в Ныроб на пароме через Чусовую, потом через Соликамск, Чердынь, мимо заборов, колючек, вышек, зон, людей в черных одеждах с белыми нашивками на груди и людей в зеленых одеждах, стороживших тех, что в черных…